Ни поэтов, ни музыкантов. Алексей
Никонов (в народе — Никон) создал
группу «ПТВП» («Последние танки в
Париже») как трибуну для «толкания»
собственных идей. Парень из Выборга
выделывает на сцене такое, что
мастодонты русского рока пускают
слезу. И завидуют. Черной завистью. Им
такая энергия и не снилась.
Его не раскусишь сразу. Критика так
и не подобрала определения его
индивидуальности. То ли панк, то ли
клоун, то ли талантливый рас…й. Зато
публика «врубилась» в идеи Никона в
считанные дни. Стартовав на
очередном фестивале «Окна открой»,
группа стала модной и раскупаемой,
чем огорчила ее создателя,
борющегося за «чистоту искусства».
Он читает на сцене стихи. Как в
старые добрые времена рок-клуба на
Рубинштейна, 13. Толпа слушает. Тихо.
Да и сложно не замереть, когда в зал
летят слова-манифесты:
В граните времени высечен
Грязный, смертельно-больной
Мой сумасшедший тысяча
Девятьсот девяносто восьмой...
Плакатная поэзия. А потому первый
сборник «Нехардкор», который Никон
безуспешно пытался опубликовать
пять лет подряд, после его взлета
вдруг увидел свет. И был растащен в
считанные дни. «Восемь концертов за
неделю» — акция в поддержку этого
шедевра все еще идет. Но, как
выяснилось, поддерживать книжку не
нужно. Стихи 1995 — 2001 годов и так пошли
«на ура!». Теперь не ради PR Никон
играет в клубах — в свое
удовольствие. А в перерывах пишет
новый, второй после «Гексогена»,
альбом в студии Андрея Тропилло.
Мы сидим за прозрачной
перегородкой и наблюдаем, как «ПТВП»
репетирует. «У гитариста проблема. Он
играть на гитаре совсем не умеет, —
смеется Леха-Никон. — Поэтому нам
помогает Ваня из “Кирпичей”».
Звучит нестройное соло. Леха в ту же
секунду забывает о нашем
существовании, и вот он орет, машет
руками и высоко прыгает, беря
очередную ноту. Попадает в нее,
кстати, не точно.
Стучу ему в стекло. Спрашиваю о
поэтическом стаже. Выясняется,
первое стихотворение написал в 1993-м.
Десять лет назад. «Оно неудачное, я
даже читать его не буду!» И… тут же
читает.
— Почему «ПТВП»? Многие спрашивают.
Нет, не из-за Марлона Брандо. Я тогда
сильно боролся с постмодернизмом и
был увлечен ситуационизмом... («Ну,
это революция 1968 года», — небрежно
поясняет Никон группе.) Танки — не
орудие убийства, а японские стихи.
Хотя во множественном числе так,
наверное, нельзя говорить. Слово «танки»
— означает одну виршу.
— Твой легкий закос под
Маяковского чем обусловлен?
— Необразованностью. К тому
времени, как начал писать стихи, я
только его и прочитал. Пытался и
других поэтов, но мне они не
нравились. А Маяковский — первый,
кого я понял. Второй — Артюр Рембо.
Он так и не смог осилить Канта,
потому что «заболел» Луи-Фердинандом
Селином. Писатель такой. Самоучка из
народа. Творил в тридцатые годы
прошлого века. Многие идеи мировых
авторов «слизаны» у него. И рассказ «Герострат»
Сартра в наглую списан со «Смерти в
кредит». «Почему Селина гнобили всю
жизнь? Он изобрел новую литературу»,
— возмущается Никон.
Такие проблемы волнуют лидера панк-группы.
А не как заработать на хлеб насущный.
Кстати, сделать немного денег «словом»
он уже пробовал. Работал журналистом
в маленькой газете в Выборге. «Представляешь,
какие статьи я там писал? Был выгнан с
позором. Сейчас жалею об опусе “Мы
проиграли войну”, про ветеранов. Мне
стыдно, да и бесполезно это было!»
— А ты действительно
считаешь, что мы войну проиграли?
— А разве выиграли?
(Пауза.)
...Он уехал из Выборга в Питер
недавно. Выступать и писать.
Образование — не его тема. «Зачем оно
мне? На поэтов не учат! Песни я и так
писать умею. Хотя мне кажется, я
больше идеолог, чем поэт».
А вернее — «мистический анархист»,
если по Бердяеву. Но в этом
непрерывном потоке сознания Никон
ухитряется думать «о вечном». И
говорит мне готовый эпиграф к своему
бытию: «Конечная цель — чтобы как
можно больше народу услышало, что я
делаю. Надо донести до них ИДЕЮ. Я
хочу, чтобы люди поняли, что нет
ничего однозначного. Меня бесит
реклама любви по телевизору.
Включаешь, и будь то сериал или кино,
даже очень хорошее, везде
воспевается любовь как НЕЧТО
однозначно положительное. А в любви
уродства не меньше, чем в обычной
жизни. То же самое с наркотиками.
Боюсь, что после нового альбома,
который мы пишем, на нас повесят
ярлык наркоманской группы».
В альбоме говорится о том, что
наркотики — не только зло, в них есть
положительные моменты. Так считает
Никон. Без них Эдгар По не написал бы
своих рассказов, а Берроуз — «Завтрака
нагишом». Не было бы Ван Кертиса и Джо
Дивижна. Не было бы многого. Хорошего.
Сам Леха, к слову, употребляет мало.
Он кайфует от жизни. Ну или от ста
граммов. После них, дежурных,
разговор наш сворачивает на тему,
стоит ли жертвовать своим здоровьем
ради всеобщего блага человечества.
— А я такой жертвой и являюсь!
Видишь, руку шилом себе проткнул!
— Зачем?
— Затем! «Я проткнул себе руку
шилом, и теперь солодом занемело. Я
хотел, чтобы было красиво, хоть и
выглядит скверно. Пьяная мразь
злорадствовала: “Тоже мне, горе!” А
кровь текла по канализации в
Балтийское море».
Это из нового сборника «Техника
быстрого письма», который Никон уже
заканчивает. По его теории одни могут
писать только в расстроенных
чувствах (Есенин, Маяковский, Рембо),
а другие — в гармонии с окружающим
миром (Пушкин, Толстой, Чехов). Он
относит себя к первым. И
расстраивается намеренно. Как
фортепиано, на котором бренчат в
студии все подряд.
— А ты бываешь грустным?
— Грустный — это значит скучный. Не
люблю скучать!
Не любит. Точно. Да у него и не
получается. «Колбаса» с записью
плавно перетекает в вечерние
концерты, а там и ночь на носу.
Возлюбленная ждет его дома. Он,
возможно, почитает ей Рембо или что-то
из себя. Этот альбом — более
мелодичный и зрелый. И вопреки своим
убеждениям, Никон подумывает о том,
чтобы пойти поучиться. Петь.
Профессионально.
Напоследок он дарит мне сигнальный
экземпляр «Нехардкора», где на полях
наспех ручкой написаны несколько
мыслей. Я их вам цитирую. Естественно,
с разрешения автора.
* * *
Никон.
Из неопубликованного
«Для меня искусство не несет задач.
Мне нравится сам процесс. Мой
наркотик и есть искусство. Нужно
ловить кайф от жизни, иначе ничего не
получится. Вот смотрю Пикассо, и меня
от него тошнит так же, как от групп “Мультфильмы”
и “ДДТ”. За этим ничего нет. А если я
вижу Мане, то получаю удовольствие от
картин. Я хочу, чтобы люди кайфовали
от моих альбомов!»
«Что такое русский рок?
Каждодневное нытье на тему, как все
плохо. А в жизни и так говна
достаточно. Для меня искусство
приемлемо, когда оно помогает тебе
жить или отображает реальность. Все
остальное — пошлость».
«Я бы очень хотел писать прозу. Но, к
сожалению, пока не могу. Не
получается. Как у Бальзака в “Потерянных
иллюзиях”. Ведь это возможно, только
когда успокоюсь, а успокоюсь я вряд
ли в ближайшие 10 лет».
«Я всегда разделял тело и душу. Я не
понимал, как можно любить человека и
его трахать. Попробовал встречаться
с умной женщиной. Понравилось».
«Я мечтал, как Рембо, сам бросить
писать стихи. Но не могу. Воля слабая».
«Я уверен, что моя книжка — явление
современной литературы. И не важно,
раскупят ее сейчас или через 100 лет.
Главное, что она есть и будет во веки
веков. Аминь!»
Che
МК в Питере
№10 за 2004 г.